Дом высился, как каланча. По тесной лестнице угольной Несли рояль два силача, Как колокол на колокольню. Они тащили вверх рояль Над ширью городского моря, Как с заповедями скрижаль На каменное плоскогорье. И вот в гостиной инструмент, И город в свисте, шуме, гаме, Как под водой на дне легенд, Внизу остался под ногами. Жилец шестого этажа На землю посмотрел с балкона, Как бы ее в руках держа И ею властвуя законно. Вернувшись внутрь, он заиграл Не чью-нибудь чужую пьесу, Но собственную мысль, хорал, Гуденье мессы, шелест леса. Раскат импровизаций нес Ночь, пламя, гром пожарных бочек, Бульвар под ливнем, стук колес, Жизнь улиц, участь одиночек. Так ночью, при свечах, взамен Былой наивности нехитрой, Свой сон записывал Шопен На черной выпилке пюпитра. Или, опередивши мир На поколения четыре, По крышам городских квартир Грозой гремел полет валькирий. Или консерваторский зал При адском грохоте и треске До слез Чайковский потрясал Судьбой Паоло и Франчески. 1956
ПОСЛЕ ПЕРЕРЫВА
Три месяца тому назад, Лишь только первые метели На наш незащищенный сад С остервененьем налетели, Прикинул тотчас я в уме, Что я укроюсь, как затворник, И что стихами о зиме Пополню свой весенний сборник. Но навалились пустяки Горой, как снежные завалы. Зима, расчетам вопреки, Наполовину миновала. Тогда я понял, почему Она во время снегопада, Снежинками пронзая тьму, Заглядывала в дом из сада. Она шептала мне: «Спеши!» — Губами, белыми от стужи, А я чинил карандаши, Отшучиваясь неуклюже. Пока под лампой у стола Я медлил зимним утром ранним, Зима явилась и ушла Непонятым напоминаньем. 1957
