С портфелем и тетрадками под мышкой
Галина быстро шла по переулку.
Она спешила: как-то там сынишка?
Ходил ли с тетей Шурой на прогулку?
Надет ли шарф? Накормлен ли малыш?
Вот так всегда: уходишь на работу,
А в сердце бесконечная забота,
И целый день торопишься, спешишь.
Но скоро, видно, кончится тревога.
И мама рада, и Сережка рад.
Через неделю - первая дорога!
Малыш пойдет к ребятам в детский сад.
Пока же мать, по сторонам не глядя
Спешит, земли не чуя под собой.
В руке - портфель, под мышкою - тетради
И детский синий шар над головой.
В прихожую вошла, заторопилась,
Поспешно пробежала коридор,
Но возле двери вдруг остановилась,
Услышав непривычный разговор.
Мгновенно сердце сжалось и упало,
Охвачено волненьем и тоской,
Два голоса Галина услыхала,
Два голоса: Сережкин и мужской.
Андрей пришел? Ах, нет... Ошибка. Где там?
Но чей же это голос? Чей же? Чей?
И вдруг мгновенно нестерпимым светом
Пронзили душу тысячи лучей!
Рванула дверь, и вдруг ослабли ноги.
Как будто кто-то налил в них свинец.
И, тихо покачнувшись на пороге,
Она чуть слышно крикнула: - Отец!
Все закружилось в странной карусели...
Шагнуть хотела - не хватило сил.
Померкло солнце... Окна почернели...
И пол куда-то медленно поплыл...
Упал портфель, рассыпались тетради...
Цветистый шар взлетел под потолок,
И видел сын, как незнакомый дядя
Мать, подхватив, к груди своей привлек.

2
Значит, жив он! Жив и снова дома!
Это все действительность, не сон!
Здесь вот, рядом... Настоящий он!
Как же все до боли в нем знакомо!
Все такой же рослый и плечистый,
Та ж привычка гладить жесткий волос.
Тот же взгляд, внимательный и быстрый,
И все тот же басовитый голос.
Только стал сутулиться сильнее,
И морщин прибавилось у рта.
Стал весь как-то строже и белее,
И все ходит (новая черта).
- Говоришь, надеялись и ждали?
Что ж, как видишь, буря улеглась.
Вновь мы вместе. И долой печали!
Жаль, вот только мать не дождалась...
Слышал... Знаю... Помолчи. Не надо.
Это после... Расскажи-ка вот,
Что за внук здесь у меня растет
И дорос уж даже до детсада?
Он, брат, мне тут все порассказал,
Дал понять, что он в душе пилот. -
Николай Васильевич привстал
И легонько внука ткнул в живот.
Внук смущенно к матери прижался
И сказал: - А я и не боюсь.
- Не боишься? Ну, коли не трус,
Мы друзья. - И дед заулыбался.
От улыбки и веселой фразы,
Оттеснивших хмарь минувших дней,
В комнате Галины как-то сразу
И уютней стало и теплей.
Льется мягкий свет от абажура,
Внук уснул, сказав: - Спокойной ночи! -
На стене колышутся фигуры,
Тихо чайник на столе бормочет...
Галю нынче просто не узнать:
Щеки пышут, голос стал звенящим.
Как ей много надо рассказать
О плохом и светлом, настоящем,
Было все: хорошая любовь
И обида, острая, как жало.
Но хоть вся любовь и не пропала,
Да былому не вернуться вновь.
Что ж, права пословица о том,
Что друзей познаешь лишь в беде,
И они находятся везде,
Там, где мы их даже и не ждем!
У отца завороженный взгляд:
Как в кино, проходят перед ним
Педагоги, шумный класс ребят,
Тетя Шура, Варя и Максим.
- Знаешь, папа, в день, когда Сережа
Должен появиться был на свет,
У меня вдруг холодок по коже -
Вдруг беда, а близких рядом нет?!
Вдруг беда... Но, честное же слово,
Дня того мне в жизни не забыть.
Нам с тобой Максима Рыбакова
Нужно, право, век благодарить.
Так и вышло: в трудную минуту
Не случилось рядом никого.
Только вдруг как ветром почему-то
Занесло мне именно его.
Знаешь, как мы мчались на "Победе"?
В нитку - светофоров огоньки...
Красный свет! А мы несемся... Едем!
В стекла ветер... Позади - свистки...
По когда мы вышли из машины,
Мне вдруг стало худо... Мир качался...
А шофер... - И тут, смеясь, Галина
Показала, как он растерялся.
- Знаешь, он большой такой, забавный,
Топчется, а щеки побурели.
"Можно мне, Галина Николавна,
Вам помочь... Мы вот уже... У цели..."
Я шепчу: "Спасибо... Где же вам..."
Но уж он меня, как нянька, обнял,
Мягко, будто перышко, приподнял
И понес к распахнутым дверям.
А ведь у него, я говорила,
Нет ноги. Ты умный, ну скажи:
Разве тут физическая сила?
Тут не то. Тут красота души.
И вот так всегда, я убедилась:
В трудный час повсюду есть друзья.
Впрочем, я совсем заговорилась,
Только о себе все: я да я!
Главное - ты дома! Ты вернулся!
И отныне вместе мы навек!.. -
Николай Васильевич улыбнулся:
- Верно, мой хороший человек!
Я же обещал вам, что приеду,
Даже время указал: в обед. -
Дочь вздохнула: - И пришел к обеду
С опозданьем на семнадцать лет...
Он собрал морщины возле глаз
И сказал: - Мы шли к огромной цели,
Но не все в дороге разглядели.
Что ж, не раскисать же нам сейчас!
Что скрывать: куда как горько было
Знать, что зря нагрянула беда.
Только верь мне: ленинская сила
Нас не покидала никогда!
Завтра точно жди меня к обеду.
Утром мне вручают партбилет.
Что глядишь? Теперь-то уж приеду!
Ни на миг не опоздаю. Нет!
Дел у нас теперь невпроворот.
Даром, что ли, мы с тобой Ершовы?
Завтра ж из райкома на завод.
Отдыхать? Забудь ты это слово!
Кстати, вот что я хотел спросить:
Ты теперь ведь не Ершова, знаю.
Ну а он? Как он-то хочет жить?
Ты прости, коль что не понимаю.
Про него ты только намекнула.
Мой характер - все сносить молчком.
Что ж, вы разошлись или подуло
Просто в сердце зимним холодком?
Дочь качнула тихо головой
И оказала, отстранись от света:
- Он для нас совсем теперь чужой.
Был и нет... И кончено про это.
- Ну, а вдруг (ты потерпи немного),
Вдруг потом развеется гроза? -
И, как в детстве, ласково и строго
Посмотрел ей пристально в глаза.
- Жизнь сложна: порой одно лишь слово -
И от всех барьеров только след...
Вдруг, представь, увидитесь вы снова.
Сердце дрогнет? Дрогнет или нет?
И отметил с гордостью невольной
В синем взгляде легкий блеск свинца.
Да, такая, пусть ей очень больно,
Твердой быть сумеет до конца!
- Знаешь, папа, да, меня тревожит
Мысль о встрече где-нибудь в пути...
Ну а сердце... Кто ж предвидеть может,
Как оно начнет себя вести?
Только нет, не жду я переменьы.
Наша встреча? Есть ли в ней нужда?
Впрочем, он и сам-то в эти стены
Не придет, пожалуй, никогда.