- Андрей! Татьяна! Филины лесные!
Как можно трое суток пропадать?
"Колумб" велел уж нынче вас искать.
Ан вон и "выплывают расписные"!
И Лешка, сдвинув кепку набекрень,
Весь просиял веснушками своими.
Потом со вздохом Тане: - Каждый день
Я повторял в молитвах ваше имя!
Умолк и вдруг воскликнул: - Ну дела!
Да кто ж из вас сегодня именинник?!
Одна, как вишня в поле, расцвела,
Другой блестит, как новенький полтинник?!
А впрочем, хватит, прежде о делах.
Иди, Андрей, на взбучку к Христофору.
Потом склонись передо мной во прах,
Или спляши, иль влезь на ту вон гору,
Что, догадался? Правильно, герой!
Сегодня почту привезли верхами.
"Вас, - говорят, - в чащобине такой
Не сыщут даже черти с фонарями".
Без мала месяц письма пролежали.
- Отдай, Алешка, ну? Не то сейчас...
- Пусти, дракон! Да, вот письмо от Гали!
От той, что ждет и не смыкает глаз!
Держи еще, вот третье... Тут, брат, в пору
С тебя сто грамм... Да шут с тобою, пусть!
Ну, вы ступайте, братцы, к Христофору,
А я пойду в речушке окунусь.
2
Нынче жарко. Сонная река,
Кажется, застыла... Не течет...
Впрочем, нет: вон там, издалека
Движется огромный длинный плот.
Проплывает чуть зеленоватый,
Будто щука. А за ним вразброд
Бревна, как веселые щурята,
Крутятся, носами тычась в плот.
Таня с Лешкой брызжутся, хохочут,
То ныряют, то плывут к плоту.
Теплый ветер лица им щекочет,
Осушая кожу на лету.
- Таня, брось меж бревнами крутиться!
С лесосплавом, знаешь, не шути!
- Ничего, Алешка, не случится,
Я ж как рыба плаваю, учти!
У палатки на мохнатой кочке
Он сидит недвижный и немой.
Только писем легкие листочки
Чуть шуршат в руке его порой.
Взгляд скользит бесцельно по травинкам,
Мчит сквозь лес в далекие края.
Галя, Галя, милая Галннка,
Звездочка весенняя моя!
Значит, в час, когда, в толкучке стоя,
Ждал тебя я, пасмурный и злой,
Тихо дверь больничного покоя
Где-то затворялась за тобой...
А сейчас ты ждешь меня, вздыхаешь
И уж вновь заботами полна
(Нет, так можешь только ты одна),
На сюрприз какой-то намекаешь.
Что там: шляпа? Трубка? Эх, Галинка!
Все сюрпризы мелочь. В них ли суть?!
Да за взгляд твой, за одну слезинку
Я весь мир готов перевернуть!
Впрочем, стоп! Восторги эти прочь!
Ведь и впрямь те слезы недалече...
Он вдруг вспомнил: дождик, хату, ночь...
Вспомнил Танин шепот, губы, плечи...
К черту ночь. Ночь позади осталась!
Знаю. Пусть все это не пустяк.
Но ведь и с другими так случалось?!
Ах, да что мне - так или не так?!
Вон глаза: они такие чистые!
В них моря, сады и соловьи...
Галка, Галка, волосы пушистые
И ресницы черные твои...
Ты слаба. Так этого ль стыдиться?
Пишешь "подурнела" - ерунда!
Раз мы вместе, все нам не беда.
Вот вернусь, и съездим подлечиться.
Трудно мне... Ведь я в глуши лесной,
Ах, не то! Не в этом вся причина!
Да, я виноват перед тобой!
Но ведь ты простишь меня, Галина?
Только что я? У нее беда,
Я ж примчусь кудахтать, словно квочка:
"Ах, ошибся..." Глупость! Ерунда!
Ничего тут не было, и точка!
- Ну, геолог, что сидишь в печали? -
Танин голос будто в сердце нож! -
Отчего купаться не идешь?
Письма, что ли, душу истерзали?
Громов вспыхнул, встал и, помолчав,
Произнес, не подымая взгляда:
- Я не знаю, кто и в чем был прав,
Только больше нам нельзя... не надо...
Вышло так... Нет, ты не думай, Таня,
Что я трус... Что я не дорожу...
Я не знал... Я не хотел заране,
Погоди... Ты сядь, я расскажу.
С Галей плохо. - И пока, сбиваясь,
Говорил он о своей беде,
Танин взор скользил, не отрываясь,
По кустам, по бревнам и воде...
Вон пришла к реке купаться ива.
Подошла, склонилась над водой
И струю прохладную пугливо
Трогает зеленою рукой.
Что у ивы, например, за боли?
Веточку сломаешь - отрастет...
Громов все рассказывал о школе
И о письмах Галиных на фронт.
Руку взял - руки не отняла.
- Таня, ты ведь добрая, я знаю...
- Да, Андрей, ты прав... Я понимаю.
Ну довольно. - Встала и пошла.
Обернулась. Посмотрела твердо.
Нет, прощаясь, взгляд не упрекал,
А, как встарь, насмешливо и гордо
Словно бы два пальца подавал.
Вряд ли Громов сам себе признался,
Что, стремясь к Галине всей душой,
Он тогда почти залюбовался
Горделивой этой красотой.
3
Ночь идет, планету убирая,
Звездный ковш наполнила водой,
Отпила и, щеки надувая,
Целый мир обрызгала росой.
Из тумана сшила занавеску,
Чтобы рыбам крепче спать в пруду,
Лунный таз начистила до блеска
И, подняв, надела на звезду.
И повсюду тишина такая,
Будто звуков в мире больше нет.
Ходит ночь, планету убирая,
Звезды льют свой золотистый свет...
Сон, как потревоженная птица.
Что в испуге вьется над гнездом,
Над Андреем мечется, кружится,
То вдруг тихо сядет на ресницы,
То умчится с легким ветерком.
На душе небось у Гали скверно...
Что вдохнет ей в сердце теплоту?
Мой приезд! Ведь у нее, наверно,
Каждая минута на счету.
Я вернусь - и вмиг отставка горю,
- Галка, все печальное забудь!
Улыбайся, собирайся в путь.
Прямо завтра и поедем к морю!
- Извини, Андрей, не помешала? -
Вновь Татьяна. Что за тяжкий рок?! -
Вижу, папироска замерцала
Я и забрела на огонек.
Ты небось подумал: "Вот дурная!
Как сказать ей, что в конце концов..."
Нет, геолог, не стонать пришла я
И не штопать рваных парусов.
Было б слишком глупо унижаться.
Да и чувств слезами не вернуть.
Просто я пришла, чтоб попрощаться,
Просто, чтоб сказать: "Счастливый путь!"
В двадцать пять уже не верят в чудо.
Вот и все, геолог... Поезжай...
Ну а если в жизни станет худо,
Помни: я люблю тебя. Прощай!