Судьба была битве Ужасной прослыть,
И вновь Анфауглит дымился,
И воздух устал в себе стрелы носить
И каплями пота сгустился.
И ветер с Ангбанда был жаркий и злой,
И Аулэ горы курились золой.
Когда огнедышащим, ярким клинком
По телу эльфийского войска,
Златым волнорезом прошелся дракон,
То гномы держались геройски;
И, выдержав змея пылающий шквал,
Свой подвиг бессмертный свершил Азагал.
От крови дракона пьянела земля
И лопалась вверх пузырями.
И гномы, подняв своего короля,
Его пронесли через пламя
И вынесли с поля, и в горы ушли.
А битва еще догорала вдали...
(Но самый отважный, юнец-сорванец,
Гонец короля быстроногий,
Вернулся туда, где остался венец
И шлем государя двурогий.
Как выбрался он, не расскажет наш стих;
Но выбрался чудом и встретил своих.)
Четырнадцать гномов от орков спаслись,
От полчищ уже победивших;
И с ними два эльфа в ущелье пришли
И встали у тела, склонившись.
И Аулэ горы смыкались кругом
И словно бы тоже вздыхали о нем.
И светел, казалось, был лик короля
Во тьме векового ущелья.
И светел был меч, Голубая Заря,
Из ногродского подземелья -
Сработан был Тельхаром дивный клинок,
Лишь он поразить Беспощадного смог.
А рядом лежали корона и шлем,
Горели драконовой кровью.
Вдруг нольдорец что-то шепнул и затем,
Шагнувши к его изголовью,
Легко прикоснулся к челу короля -
И замерли гномы, о чуде моля.
И Аулэ горы, забыв о врагах,
Их радостный крик отразили:
Дыханье проснулось на бледных губах,
И мертвые очи открылись!
Но эльф только тихо качнул головой:
Тут был он бессилен бороться с судьбой.
И гномы глаза опустили к земле
И молча, печально стояли.
Им было в новинку терять королей;
Еще ноготримы не знали
Клятв мести и прочего, что под рукой
Имеют все эльфы на случай такой.
Нарушил молчание нольдор второй,
Сокрытого Города воин:
"Твой подвиг великий, о горный король,
Прославлен быть в песнях достоин!
И имя твое среди лучших имен
Украсит страницы грядущих времен.
И доблестный нольдор о нем запоет,
И синдар, лесами хранимый,
И адан за чашей вина помянет,
И братья твои - ноготримы.
Да, эльф не один позавидует столь..."
Но тут шевельнулся и молвил король:
"Не надо об этом. Еще я дышу,
Но жизни порвалися нити.
У вас я одно перед смертью прошу:
О том, что случилось - молчите!
Не знают пускай ни друзья, ни враги
О том, как король Белегоста погиб."
Сказал - через силу - и снова затих.
Загадкой слова прозвучали.
Но гондолидримы молчали о них,
И Аулэ горы молчали.
И, недоумение в гномьих глазах
Увидев, король Азагал рассказал:
"На эту войну я идти не желал,
Хоть Маэдрос прочил победу.
Он друг мне, и я бы его поддержал,
Когда б не царапина эта
(Пустяшное дело, шальная стрела;
Но рана еще не совсем зажила).
Ты помнишь ли, Раир, наш спор до утра?
Противился я выступленью.
А помнишь - ты все удивлялся вчера,
Как быстро сменил я решенье.
Скрывать уже боле бессмысленно мне:
Я вестника видел в ночной тишине..."
В расселине горной, пробитой грозой,
Назойливо речка журчала.
Нахлынула горечь горячей слезой,
Нахмурился лоб Азагала,
Предсмертным предвиденьем видя вдали
И Фингона гибель, и Хурина клич.
Что страшный разгром Средиземью несет?
Что станет с родным Белегостом?
В оружии гномы достигли высот,
В бою одолеть их непросто,
Но воинам черным число - легион,
И Аулэ горы от них не заслон.
Да, Маэдрос, видно, опять поспешил...
А может, промедлил с ударом?
Да, кстати, а что он в бою не решил
Надеть Азагала подарок?
Победными рунами был освящен
Тот шлем, на котором смеялся дракон...
И, вспомнив о тайне, что в сердце держал,
И смерти вдыхая дыханье,
Слабеющим взглядом спросил Азагал
У каждого клятву молчанья.
И каждый глазами сказал: "Никому!"
И он успокоился, веря тому.
"Я вестника видел", - продолжил король,
Собравши для голоса силы. -
"Явился он поздней ночною порой.
Свеча нам тревожно светила.
Он мерил шагами ковровый гранит,
И эхо неслось от испуганных плит.
Сказал он: "Я послан тебя упредить,
А ты уж решай, как умеешь.
В той битве, что вам, может быть, предстоит,
Вновь выйдет исчадие смерти -
Тот ужас, что многие годы дремал
В пещерах подземных, таился впотьмах.
И станет он вечно во страхе держать
Всех хазад, пощады не зная;
И станут при имени этом дрожать
Воители, меч опуская.
И даже когда через много веков
На свете исчезнут такие, как он."
- Заставили вздрогнуть невольно тогда
Пророчества мрачные речи... -
"Неужто народ мой, в лихие года
Отвагой известный извечно,
Позором таким за нее награжден,
Такою печальной судьбой наделен?
Чтоб стал трепетать перед именем гном?
(Какие-то, право, наветы!)
Сдаваться? Сдаваться при виде одном
Иль слухе об ужасе этом?
Оружие чтобы не смел подымать?
Не верится что-то, по правде сказать..."
Но он промолчал. И тогда я решил:
Всем надо готовиться к бою,
Сразить этот ужас, каким бы ни был...
Но понял теперь и другое:
Коль кто-то расскажет о смерти моей,
Пророчество сбудется. Это страшней."
И тихо закрылись глаза короля...