Нет похорон многолюднее наших… Нынче такая толпа провожавших С гор и долин собралась - Не повернуться на кладбище было, Старый и малый стояли уныло, Низко над мертвым склонясь. Был он единственный сын у слепого Старца. На черных носилках сурово Вот он замолк, недвижим. Труженик вечный, старательный в деле, До Алагирского был он ущелья В каждом селенье любим. С детства не знал он еды прихотливой, Не щеголял он в черкеске красивой, Да и не думал о том. Скромный, со всеми он был одинаков. И до сегодня сафьянных чувяков Мы не видали на нем. Нынче ж, смотрите, нарядный какой он! Как у невесты, затянут и строен Мертвого юноши стан. Золото ярко блестит на одежде. Разве оружье на юноше прежде Кто замечал из крестьян? Шашка с винтовкой под стать удалому. Часто ль, однако, с оружьем из дому Он выезжал, как джигит? Сроду коня у него не бывало! Только теперь, когда время настало, Конь перед мертвым стоит. Женщины стихли… Умолкло рыданье… Вот к мертвецу, соблюдая молчанье, Старец подходит седой. Темную кожу изрыли морщины, Шапка, шубенка – из старой овчины… Думаем: кто он такой? Вытер он слезы дрожащей рукою, Выпростал бороду перед толпою, Взял за уздечку коня. Смолкли мгновенно пред ним разговоры, Люди печально потупили взоры, Плачет, рыдает родня. Старец на краткое замер мгновенье, Вдруг он собравшимся на удивленье Стал не спеша говорить. Коль не могу повторить его речи, Друг мой, земляк мой, прошу издалече Слово мое не хулить. Вот что сказал он: «Пусть будет довека Память светла о тебе! Человека Взор благородный угас. Всем ты снабжен для поездки спокойной. Конь лишь тебе не нашелся достойный В этот безрадостный час. К Тереку люди отправились ныне, Ищут по пастбищам, ищут в пустыне, Ищут по краю земли. Много они берегов обскакали, Много они табунов обыскали, Но ничего не нашли. Видишь, на небе, под желтой горою Три скакуна вознеслись над тобою, Уастырджи три жеребца? Ближнего схватишь – ударит копытом, Дальнего схватишь – он волком несытым Кинется на молодца. Средний блуждает по области неба. Дай ему корку ячменного хлеба. Славный Курдалагон-бог Быстро коню изготовит подковы, Будут узда и попона готовы - Все для загробных дорог. Первенцем месяца конь твой крылатый Будет обуздан. Сын солнца, вожатый, Даст тебе плеть и седло. Сядь на коня! Не споткнись, опускаясь, Не торопись, по горам поднимаясь, Если коню тяжело. Три пред тобою предстанут дороги. Нижняя – это дорога тревоги, - Кровники ездят по ней. Мститель на верхней дороге таится. Средней дороги твой конь не боится - Значит, и ты не робей. Это – твой путь! Он не шире тропинки. Встретишь ты мост из одной волосинки - Птице не перепорхнуть. Пусть от бедра твоего иноходца Мяса кровавый кусок оторвется, - Так его нужно хлестнуть. К царству усопших в мгновение ока Перенесет тебя конь твой с востока, - Солнца увидишь заход. Скажут: «Темно! Уходи, мол, отсюда!» Сердце – ходатай твой. Веруя в чудо, Ты помолись у ворот. – Боже! – воскликни. – Создатель вселенной! Солнце в его красоте несравненной Снова на небо верни! Солнце усопших на небе заблещет, Створы железных ворот затрепещут, И распахнутся они. Знает сын солнца дорогу до рая. Все он тебе объяснит, проезжая, Видя смущенье твое. Вот ты заметил собаку у входа. Лают щенки, не давая прохода, Воют из чрева ее. Спросишь ты: – Что это за небылица? Суке не время еще ощениться. - Молвит сын солнца в ответ: – Женщина эта всю жизнь воровала, - В образе суки ей время настало Мучиться множество лет. Дальше – срамное: мужчина с женою, Шкурой вола покрываясь одною, Перед тобою лежат. Не поделить покрывало им, – сдуру В разные стороны дергают шкуру. Голые оба до пят. – Что это значит? – ты спросишь в испуге. Что они делают, эти супруги? - Скажет тебе проводник: – В жизни у этой бессовестной пары Были одни перебранки и свары, До ночи слышался крик. Их разнимали соседи и дети… Так и в загробном живут они свете! - Дальше коня погони. Новых супругов увидишь ты скоро. Маленькой заячьей шкурой без спора Плотно укрылись они. – Как же им заячьей шкурки не мало? Шкуры вола драчунам не хватало! - Ты пожелаешь узнать. – Верные эти супруг и супруга Крепко при жизни любили друг друга, - Здесь они любят опять. Рядом, закутана шкурой гадюки, Мечется женщина, вытянув руки, Жабья косынка на ней. Постницей раньше она притворялась, Но втихомолку сама издевалась Над пониманьем людей. Камень посыпался вдруг над тобою - Штопает женщина скалы иглою, Хочет заштопать овраг. – Что с ней? – Была и она своенравна: Платье любовнику штопала славно, Мужу зато кое-как. Здесь она мужу заплатит сторицей! Дальше! На женщине жернов вертится, Мелет каменья в песок. Денно и нощно, не переставая, Крутится жернов, беднягу терзая… Что был у ней за порок? – Мельницу эта держала воровка. Красть научилась муку она ловко. Долго ли, сам посуди! - Дальше скачи! Молоко водопадом В кадку, подобную горным громадам, Женщина льет впереди. Сыру сварить она хочет для пира! Глянь, а кусок получается сыра Чуть ли не меньше яйца. – Так ей и надо, бессовестной скряге! Сколько бы ни было сыра в корчаге - Не угостит пришлеца. - Рядом – другая, в посудине жалкой Сыра кусок подцепила мешалкой, Да не поднять, тяжело! – Эта, хотя ей еды не хватало, Без угощенья гостям не давала Ехать в другое село. - В лучшую область спеши, человече! Вот пред тобой на пригорке далече Муж восседает с женой. Гнется от тяжести стол перед ними, - Полон напитками он дорогими, Сладкой уставлен едой. Пища тут с перцем, чеснок в изобилье! Сколько б супруги ни ели, ни пили, - Не иссякает еда. – Что за диковина! – Эти супруги Были бедны, но чурек свой в лачуге С нищим делили всегда. - Дальше! Какой-то бедняга в теснине Носит каменья в бездонной корзине, Мучаясь около скал. – Раньше, поклявшись отцовскою верой, Мерил он земли неправильной мерой, Пашни соседские крал. - Дальше! Увидишь: в траве превосходной, Бык из упряжки, худой и голодный, Бороду старца жует. Что ж он гнушается свежей травою? Разве, питаясь сухой бородою, Будет он сыт, сумасброд? – Старец, быка раздобыв для упряжки, Раньше соломы жалел для бедняжки, - Вот он и кормит быка. - Дальше! Шумит океан безграничный. Некий изгнанник в скорлупке яичной Заперт среди островка. Мостик к изгнаннику лезвия уже. Дверь, как ушко у иголки, к тому же. - Этот несчастный злодей Жил нелюдимом, детей он с женою Выгнал и с жизнью простился земною, Отгородясь от людей. - Далее, в лед провалившись по шею, Кто-то вопит пред тобой: «Леденею!» - Гибнет за что он во льду? – В час неурочный на каждой неделе Крался, бывало, к чужой он постели, - Вот и попался в беду. - Башня стоит вдалеке ледяная. В башне три старца сидят, замерзая В креслах своих ледяных. Льдистые палки пристыли к десницам, Льдистые бритвы гуляют по лицам, Режут, уродуют их. – Как объяснить мне виденье такое? – Некогда были в судилище трое Выбраны целой страной. Судьи, однако, пристрастными были, Князя они и ребенка судили Не сообразно с виной. - Блещет дворец серебром на поляне. В нем восседают на белом диване Трое пришельцев с земли. Знает твой спутник земной их обычай: Эти судили без всяких различий, Правду святую блюли. Вот, наконец, и окрестности рая. Плетью взмахни ты, и конь твой, играя. К цели тебя донесет. Слезешь с коня ты – детей вереница Перед тобой на лугу веселится, Бегая возле ворот. Всадника радостно каждый встречает, Кто за отца, кто за мать принимает… Все-то босые они! Этот – без пояса, тот – без папахи, Эти – по горло задрали рубахи. Ты их не тронь, не гони. Ты приласкай их, поправь им одежды. Стань у дверей, не теряя надежды, Помощи жди от ребят. Если привратник начнет упираться, Дети невинные не согласятся В рай уходить без тебя. Семь золотых распахнутся затворов. Мудрый Барастыр, царь мертвых, без споров Пустит достойного в дверь. Вот и в раю ты! Пусть будет довека Память светла о тебе! Человека Образ ты сбросил теперь. Пусть же тебе этот плач безысходный, Этот великий почет всенародный Снимут унынье с чела! Тесно с землей ты сольешься родимой. Ждет тебя конь. О тебе, наш любимый, Память да будет светла!» Длань от уздечки отвел говоривший. «Вечная память тебе, опочивший!» - Все повторили кругом. Справили гости обряд поминанья, Но еще долго неслись причитанья Над погребальным холмом.
