Осенний будний вечер. У ворот
привычное для нас столпотворенье -
к небесной канцелярии неспешно
ползет живая очередь. В конце
по оживленью можно угадать
вновь прибывших, один из них - советник -
оглядывает пристально соседей
и нервно озирается вокруг.
Затем, задумав что-то, он идет,
уверенно проталкиваясь мимо
простой толпы, к швейцару-херувиму
и сообщает на ухо привет
от некоего Зальцмана. Швейцара
привет не вдохновляет, посрамленный,
советник возвращается назад
и смотрит косо. Очередь ликует.
Тем временем кончается прием,
готовятся служебные кареты,
и люди разбредаются понуро
в места пережиданья темноты.
Однако, разожженные костры
уводят страхи, хлопотные мысли
сменяются обычным интересом
ко всякой новизне - к тому же, вечер
довольно теплый. Голосит сова,
посматривают женщины лукаво,
черты их расплываются, мягчают,
и вот все успокоилось, и полночь
полна совокупления теней.
Наутро снова грузноватый бог
ведет прием с положенным вниманьем
к мирским делам перемещенных лиц.
Входящие с понятным любопытством
глядят на бога, он велиречив,
слегка придавлен собственным бессмертьем,
но, в общем, мил и не зануден, как
начальники в обычной нашей жизни.
Ему, однако, несколько неловко -
гораздо лучше чувствуя себя
в прозрачном мире собственных раздумий,
тут, в обстановке телефонов, кресел,
секретарей, а главное, толпы
того замысловатого народца,
в котором, право, трудно разобраться,
он до сих пор не может выбрать тон -
значительный и мягкий, и об этом,
конечно, знают все эти мальчишки,
курчавые, как на подбор, беззвучно
скребущие по гербовой бумаге
отточенными перьями. - "Пожалуй,
мы, все ж, почтительнее были к старшим..." -
Покончив с суетливою мадам
и проводив привычною улыбкой
ее до двери, он глядит в окно
на яркое покорное светило -
покинув кроны благородных кущ,
светило направляется к обеду,
и это сразу поднимает дух.
В густом лесу стареющий сатир
манит к себе молоденькую нимфу,
та лишь смеется, впрочем не трудясь
поправить вольность некую в одежде,
которая, приоткрывая часть,
дает намек на близость остального
и делает обыденное тайным,
хотя давно известным наперед.
Тогда сатир, увидев в этом знак
немого поощренья, расправляет
широкий пояс, открывая вещь,
которая, без всякого сомненья
должна внести конкретность в разговор.
Но юная проказница хохочет
и, повиляв на фоне диких лоз
перед сатиром аппетитным задом,
скрывается в деревьях, повергая
в глубокую задумчивость его.
Потом веселый нрав берет свое,
сатир уже смеется, предвкушая
припрятанную в спущенных штанах
заветную бутылочку нектара,
потом он дремлет в чутком полусне,
воюя с надоедливой пчелою
расслабленной рукой и представляет
болтливым толстым мальчиком себя.
А в общем, все обыденно весьма.
Во всех местах, какие знаем с детства,
царит вполне законченное блядство,
и исключенья трудно ожидать
на небесах, устроенных нехитро,
где пребывает множество народа,
и всякая болезнь побеждена.
И если в этом выискать резон,
то, верно, как в спасении от скуки,
которое, хотя и не всегда
себя способно оправдать, но смысла
не лишено и, главное, доступно
и здесь, у нас, и там, на облаках.
А потому не следует спешить
менять места земного пребыванья
на чуждую небесную обитель,
поскольку все примерно совпадет,
ну а дорога связана с расходом
на лошадей, питание и проч.
Однако, прозябание в одном
привычном мире длительное время
противно человеческой природе
и - где-то в пику правилам игры.
И перед взором строгого крупье,
не ведая, что выпадет в итоге,
вчерашние торопятся подруги,
пока стоит у ангела в штанах.
1990
пикап соблазнение
|
